"Станиславский в меняющемся мире" — тема для
многих уже привычная, заезженная, даже набившая оскомину. А вот подтема
"Станиславский незыблем!" — сущее новаторство (по меркам нынешнего
дня).
Олег Вергелис
Православная театральная общественность на этой неделе
отметила 150-летие со дня рождения Константина Сергеевича Станиславского
(1863—1938), великого режиссера, актера и реформатора театра.
"Станиславский в меняющемся мире" — тема для многих уже привычная,
заезженная, даже набившая оскомину. А вот подтема "Станиславский
незыблем!" — сущее новаторство (по меркам нынешнего дня).
"Незыблемого" Станиславского можно найти в его книгах,
записках, в воспоминаниях. В миллионах самых разных трудов, посвященных
гению. Лет десять назад, когда
из Киева в Петербург переезжала супруга известного
украинского советского драматурга Александра Корнейчука Марина Федотовна
Корнейчук-Захаренко, помню, зашел к ней прощаться и перед расставанием
принять в дар некоторые редкие книги с факсимиле Александра
Евдокимовича. В тот-таки момент рука и потянулась к старинному томику
советского журнала "Театр" 1962 г., целиком посвященному 100-летнему юбилею К.Станиславского (редактором журнала тогда значился Вл.Пименов).
Итак, ХХ век, 1962 г., 12-й месяц, хрущевская оттепель.
Канун 100-летия Станиславского. В корнейчуковской библиотеке театральный
журнальчик был особо храним, поскольку тогда уже "было можно" говорить о
великом режиссере-реформаторе — языком человеческим. Сталинский "френч"
медленно падает с его наследия в суждениях самых разных выдающихся
людей той сценической эпохи. Искренность, личносность, трогательность,
беззаветная влюбленность. Имена-то какие собраны под одной журнальной
обложкой!
Вот пишет 50 лет назад о Станиславском "красная" украинская примадонна Наталья Михайловна Ужвий.
И чувствуется в ее слоге трепет и боязнь этой исполинской фигуры. "Я
никогда не видела ни в жизни, ни на сцене Константина Сергеевича, но это
не значит, что я его не знаю. Я не могу оценивать его наследие. И это
не трусость, а ощущение бездонной глубины и неисчерпаемости
Станиславского. И никогда не добраться мне до глубин его!"
Ужвий и не могла видеть Станиславского в Украине. Их пути
не пересекались. С МХТ Станиславский гастролировал у нас, в Украине, в
1912-м, 1913-м, 1914-м и 1925 гг... И кстати, те украинские гастроли
превращались в неистовый бунт, в "культурный бум", в массовое
воодушевление украинской интеллигенции, которая в Киеве, в Одессе, в
Харькове простаивала ночи напролет в очередях за билетами на спектакли с
участием актера. В 1912-м в Киеве играли "Три сестры", "Вишневый сад",
"Месяц в деревне", "Братьев Карамазовых", "На дне". Практически каждый
вечер на сцене — он. А в 1913-м 17 мая МХТ открыл гастроли уже в Одессе
"Вишневым садом" (Станиславский в роли Гаева). Со временем легендарный
одессит Валентин Катаев, встретившийся с Константином Сергеевичем уже в
Москве, напишет о нем необыкновенно и восторженно: "Он был высокий,
элегантный, снисходительно согнувшийся над собеседником, в галстуке
бабочкой — ни дать ни взять президент. Даже может быть в Соединенных
Штатах. Не хватало за его спиной полосатого звездного флага. Вместо него
был знаменитый серо-зеленый занавес с декадентской чайкой, которая
вдруг раздваивалась, когда занавес раздвигался…" ("Театр", №12, 1962
г.).
Что говорить, если даже строгий гений Курбас,
который мог и упрекнуть эстетику МХТ (когда-то он был разочарован
неудачными "Осенними скрипками" в этом театре по пьесе И.Сургучева),
увидев однажды "Горячее сердце" Станиславского по А.Островскому не мог
не признать: "Я бачив геніальну виставу!"
Разумеется, подобных гениальных спектаклей-озарений в
жизни МХТ периода Станиславского—Немировича-Данченко было много. В
том-таки цитируемом мною журнале "Театр" за 1962 г. Верико Анджапаридже
вспоминает свой восторг после того, как чудом достала билет в
Художественный на "Месяц в деревне" по И.Тургеневу. Станиславский играл
Ракитина. И будущая великая грузинская актриса (а также мать Софико
Чиаурели), повиснув на жердочке какого-то последнего яруса, вдруг
увидела крупный план героя Станиславского — как в кино. Несмотря на
расстояния. И потом размышляла, в чем же его секрет, в чем тайна этого
исключительного исполнителя. "Станиславский обладал редчайшим сочетанием
таких актерских качеств, как внутренняя правда переживания и
масштабность ее пластического выражения. Правда и масштабность. Вот в
чем тайна".
Здесь же, на этих уже пожелтевших журнальных страницах,
самое "то" — удивительное письмо Константина Сергеевича гимназисту
пятого класса Рыбинской гимназии А.Бородулину, мечтавшему стать актером.
Станиславский пишет наивному мальчику: "Знаете, почему я бросил свои
личные дела и занялся театром? Потому что театр — это самая
могущественная кафедра, еще более сильная по своему влиянию, чем книга и
пресса. Эта кафедра попала в руки отребьев человечества, и они сделали
ее местом разврата. И моя задача — по мере моих сил очистить семью
артистов от невежд, недоучек и эксплуататоров. Моя задача — по мере сил
пояснить современному поколению, что актер — это проводник красоты и
правды".
После этих его слов хочется вздохнуть, выдохнуть, затем вспомнить многих наших современников поименно — и молчать.
Но, продолжая заданный принцип цитатности в данном этюде,
все той же дрожащей рукой листаю "Театр" из прошлого — уже с заметками
Георгия Товстоногова. Чего стоит только первая фраза: "Я родился так
поздно, что не успел стать его учеником…" И дальше Товстоногов как-то
лирично, но в то же время мужским прочным слогом повествует, мол,
"…вот уже более тридцати лет я мысленно беседую с ним, советуюсь, задаю
ему бесчисленные вопросы…". И понимаешь, что это не общие слова или
красивые фразы, а в этом суть Товстоногова, который не просто "возрос"
на эстетике и этике Станиславского — он же и развивал ее, и продолжал, и
утверждал: "Искусство Станиславского — это удивительный сплав мудрости и
лукавого юмора, ошеломляющего фейерверка фантазии и классической
гармонии, страсти и задушевности. Он умеет одинаково виртуозно играть и
на литаврах, и на тончайших струнах человеческой души… Он обыкновенный
гений и необыкновенный человек. Человек!"
...И тут-таки Георгий Алексадрович проговаривается: "Свои
спектакли Станиславский уже не ставит. Но я не раз видел блестки его
имени в спектаклях и образах, созданных моими современниками. Он
великолепно умеет незаметно подсказать и даже показать…"
...Представьте, я тоже увидел — эти же "блестки
Станиславского" (согласно Товстоногову). Как будто бы ветер памяти
рассыпал конфетти перед глазами. И эти "блестки" падали уже на плечи
артистов XXI века.
"Блестки Станиславского" обнаружены мною в 2009-м на
костюмах деревенских чудиков, сыгранных Женей Мироновым и Чулпан
Хаматовой в спектаклях по рассказам Шукшина. Эти "блестки" сверкали на
дорогих платьях Марины Нееловой в ролях Елизаветы Английской и чеховской
Раневской (в театре "Современник"). Эти "блестки Станиславского" перед
моим взором каждый раз переливались, когда во МХАТе имени Горького
великая Татьяна Доронина играла Вассу Железнову, а в МХТ имени Чехова
восхитительная Ольга Яковлева играла бабушку в "Обрыве" Гончарова. Легко
найти "блесточки" в среде "фоменок", потому что Станиславский так и
липнет к талантливым людям! А разве не прилипли они к нашему земляку
С.Маковецкому, когда тот тихо сходил с ума в финале "Дяди Вани",
поддавшись затмению солнца?
Естественно, и в Киеве Станиславский порою блестит да
поблескивает, оживает и вдохновляет, когда в украинской драме
замечательная пара Хостикоев—Сумская играют греческую историю о мудреце
Зорбе. А в русской драме чудесные мастера Заклунная—Мажуга проплакивают
судьбы своих стариков в "Деревьях", которые умирают стоя (по пьесе
А.Кассона). А в Левобережной драме непостижимый Виталик Линецкий также
непостижимо играет сологубовского Володина в "Мелком бесе". А… Можно бы и
продолжить. Поскольку "блестки Станиславского", согласно Товстоногову,
это прежде всего — талант. А талант, согласно Станиславскому, это —
душа. А душа в театре, согласно всем вместе учениям, это и есть Театр.
Его магия, его спорность, его сложность. Сам Константин Сергеевич пишет:
"Всякий насильственный путь для влияния и направления творчества
таланта — бесцелен. Он не только охлаждает творчество, но и уродует
природу таланта. И вне этих природных условий талант бессилен". (Конец
цитаты.)
Станиславский в "нынешнем меняющемся мире" — это какие-то
загадочные попытки отдельных ученых оспорить его Систему... Причем
оспаривается эта Система теми, кто на ней всю жизнь кормился... В этих
маневрах, кстати, тоже бесстыдный "отворот-поворот" русского
реалистического театра от тех-таки принципов, которые утверждал Сам. Да,
"жизнь человеческого духа". Но не "смерть человеческого уха" (если
везде и поголовно вы уже так орете, разучившись на сцене разговаривать
по-человечески). Словно о нынешних делках Товстоногов в том-таки
"Театре" 1962 г. пишет и изумляется: "Интеллектуальные стиляги от
искусства обвинили Станиславского в скуке, серости, унылом реализме
многих современных спектаклей. Спорить с ними противно. О них уже
однажды сказал Крылов… Нынче надо бы дать команду: "Вперед за
Станиславским!" И нужны очень хорошие ноги тем, кто побежит за
стремительно летящим Константином Сергеевичем и не потеряет его из
виду…". Итак, вперед к нему, к Станиславскому! http://zn.ua/columnists/stanislavskiy-nado-verit.html
|